«Можно снимать!» - объявил Швейцер. Вышел из кадра, тоскливо напевая, как беспризорник с Живодерки: «...счастья, доли мне нет». Крикнул администратор: «Тишина в павильоне!» Удовлетворенный тем, что понят он, по всей видимости, правильно, однако и в сторонке не остывающий, Швейцер горевал в наступившей тишине: «Ох, как будут бить, Ленечка!..»
У Швейцера обыкновенный режиссерский показ редко является демонстрацией желаемого результата работы. От артистов он не требует воспроизвести предъявляемый им рисунок игры. Живописно изображая перед Куравлевым, чего ждет он, режиссер, от актерского исполнения по существу, по психологической сути воплощаемого персонажа,
Швейцер самую суть и показывает - это подтекст роли, мотив действия, вызов актеру. Словесные объяснения режиссера отличаются большей изобразительной точностью. В аналитической или метафорической формулировке Швейцер преподносит артисту свое представление о действующем лице фильма. «Дворняга ищущая хозяина»,- так в начале работы определял Швейцер содержательность и пластику образа Шуры Балаганова, говорил это Куравлеву - расковывал и направлял воображение актера.
Литературный персонаж, не побуждавший читателей сатирического романа к серьезным размышлениям о жизни, веселивший, но не тревоживший, с первого появления актера в декорации и на всем протяжении работы над фильмом как бы укоренялся в действительности, оживал в сожалениях режиссера, освещался обидной правдой актерского исполнения. И будущие зрители, если убедит их экранный образ, свяжут с кинематографическим Балагановым свои жизненные наблюдения над фактами житейской неустроенности, «собачьей» пришибленности, чьей-то близкой, а то и своей незадачливости и непутевости. Смотрите сайты объявлений бесплатных здесь.
Большой и добрый пес беспородного сословия, кинутый людьми и пропадающий без них («Позабыт-позаброшен...»), смешной и жалкий человек, жуликоватый, конечно, но милый и простодушный, не задумывающийся над смыслом жизни, да ведь невелик, жесток и безжалостен был бы смысл нашего бытия, если бы мы эгоистично пренебрегали единичной незадавшейся судьбой,- таким было режиссерское понимание роли. И, значит, было необходимо, чтобы при знакомстве с экранным Шурой Балагановым зрители отметили, как беззащитен его жест, как бессильно пытается он заслониться от угрозы, как нуждается в сочувствии.
