Русские классики, повторю, всегда готовы к диалогу с уважаемой публикой для того и творили. Современный кинорежиссер, вдохновляющийся классической литературой, готов откликнуться. И бывало, что конкретный повод, сам по себе не слишком значительный скажем, вечернее чтение, провоцировал Швейцера, и читательский отклик, пройдя стадии созревания, становился творческим замыслом режиссера, а его диалогом с писателем оказывался созданный фильм. (Чтобы не было недоразумений, добавлю, что такой диалог - это совсем не обязательно спор или какое-то несогласие, противоречие. Обязательна лишь самостоятельность читателя-художника, определенность и прочность его гражданской и творческой позиции.)
Как-то на досуге Швейцер перечитывал рассказы Чехова, в том числе «Жалобную книгу»,- за «книгу» он и зацепился: смешные записи в ней увиделись осколками разных судеб, соединенных в общий мирок чеховской наблюдательностью. А с этой мыслью будто потянулись в книгу жалоб характеры и ситуации, более подробно разработанные в других, в пестрых рассказах молодого писателя. Стоило бы разыскать тех, кто в «оной книге» оставил свой след, и тех, кто живет по соседству с конторщиком Самолучшевым, судачит о жандармихе с буфетчиком Костькой, водит знакомство с надутым Ивановым 7-м. Собрать бы всю эту братию под сценарным переплетом «Жалобной книги», используемой как сюжетообразующий принцип,- перемежать записи живыми лицами, комическими сценками. Интересное кино! Закажите колодец под ключ истра.
Режиссер принялся заново читать Чехова и о Чехове, и закинул невод в многотомную, густонаселенную юмористику Антоши Чехонте - улов привел его в восторг, кончились эти его труды телевизионным фильмом «Каруль». «Жалобная книга» в картину не попала, ее персонажи отстали в начале пути - не добрались до сценария. Включение этого рассказа в киноповествование на правах цементирующего материала Швейцер посчитал искусственной натяжкой, прокрустовым отношением к привольным чеховским сочинениям. И неизбежная в такой конструкции насмешливая интонация всей картины, как бы отданной Самолучшеву, Иванову 7-му да буфетчику Костьке, была бы неточной и нежеланной: представить писателя зубоскалом кинорежиссер не мог и не хотел.
